Мы едем на дачу
Сходив в последний раз на экстерьерную выставку и получив там "очень хорошо I", мы поняли, что все это не для нас.
И с чистой совестью уехали отдыхать на дачу в с. Троицкое на Донище.
читать дальше
Дача - это большой кусок Гошиной жизни. Вначале, пока он был маленьким, его отвозили туда на машине. Впервые малыш оказался там в три месяца и сразу изучил окрестности. С возрастом мы стали добираться на дачу своим ходом, т.е. на общественном транспорте.
Не всегда это было так просто; особенно в последние годы в связи с усиленным размножением дачников на 604 км.
Чаще всего путь наш проходил так.
Мы вставали рано. Впрочем, Вошечка-то всегда вставал рано (за исключением последних двух лет), стоило только пошевелиться под одеялом, как тут же раздавалось цоканье когтей по линолеуму, и выжидательная морда появлялась над диваном, а мокрый нос выискивал дырочку под одеялом... Вообще, пока Вошинка был молодым, создавалось впечатление, что он и ночью не спит, а выжидает, когда кто-нибудь проснется и отреагирует на него.
/Как говорила бабушка, когда была жива:
- Я среди ночи проснусь, он подойдет ко мне, и я его глажу. Поглажу-поглажу, он посидит со мной, а потом уйдет на место...
Вполне могу себе это представить... Только ночью я никогда не просыпалась, пока у меня был Вошка... Это сейчас не могу спать.
(И сейчас, после Малыша – тоже не могу спать)
Вспомнила еще почему-то, как однажды Вошика пришлось выводить на улицу бабушке, когда никого больше не было. Он был уже большим, и я не хотела, чтобы она выводила его на поводке; вдруг он рванется - мало ли что, - а бабушка не успеет бросить поводок... А идти с ним без поводка она боялась: "Вдруг он от меня убежит!.."
И я повторила реплику одноклассницы Лены, в свое время адресованную мне: "Куда он от тебя побежит!.." В самом деле, потом бабушка с восторгом рассказывала:
- Я вывела его на поводке и во дворе отпустила. Он сразу побежал за угол (ну разумеется, он прекрасно понимал, зачем его вывели и куда надо бежать) и там бегал по лужайке. А потом я его позвала: "Аргоша, ко мне!" - И он сразу прибежал! Он ведь у нас умница!../
Так вот, мы вставали рано. И желательно было вывести малыша на улицу на 5 минут, а потом дать поесть, чтобы до отправления в путь прошло хотя бы полчаса. В 7 утра мы выходили из дома и шли по тихим утренним улицам на станцию "Придача". Аргоша бегал вокруг меня, распугивал кошек (он обожал загонять кошек на деревья, но к ним самим не испытывал никаких отрицательных эмоций: если какая-то на дерево не хотела, а оставалась шипеть на земле, то Аргоша не настаивал, а отправлялся искать более покладистых. Зато с каким восторгом он бросался в кучку мирно сидящих котов с рыком: "Гам!!!" - и с наслаждением следил, как они удирают в разные стороны...).
Мы шли через дворы и по парку Авиазавода, по пути встречая собак, выводящих на выгул своих хозяев; с кем-то он останавливался пообщаться и потом кидался галопом меня догонять; с кем-то знакомство не получалось, и после взаимного рыка собачки расходились. Аргоша всегда был активным сторонником всяческого общения, и потому я, некоторое время попытавшись ограничить его природную общительность, решила, что песику нужно развивать самостоятельность. Что он с радостью и делал. Мои же функции отныне сводились к предупреждению при виде собаки, с моей точки зрения социально опасной:
- Смотри, я тебе не советую... Слушай, не надо, а?.. Ну сам решай...
Иногда, когда избранный им объект знакомства даже издали уже заходился злобным ревом, Аргоша останавливал свою целеустремленную рысь и поглядывал на меня, спрашивая:
- Что делать?
На что я повторяла:
- Смотри сам, малыш... - но помогала ему принять решение невербальным методом: просто уходила в другую сторону. Таким образом, Аргошик имел возможность отступить, не теряя лица. Ведь если бы я не ушла, а осталась стоять и ждать его решения, ему бы пришлось:
а) идти к агрессивной собаке, заведомо нарываясь на неприятность, или
б) явно и прилюдно отступить, выказав боязнь.
Оба варианта были для нас неприемлемы. Правда, надо сказать, что тогда я поступала таким образом полностью инстинктивно, совершенно не думая о зоопсихологии.
С Вошечкой мы всегда ходили пешком на Придачу, поскольку ехать на Машмет утром было очень трудно - людно.
В электричку он запрыгивал легко и быстро. И вообще с транспортом у нас никогда проблем не возникало (до '96, естественно). Гошеньку не приходилось ни уговаривать, ни подталкивать. Короткая команда: "Вперед, лестница!" - и малыш одним движением взлетал по ступенькам и уже разворачивался мордой мне навстречу, проверяя, как там мои дела...
В вагоне он всегда располагался очень компактно, между сиденьями у окна. Как-то раз мы ездили вместе с Ольгой и Зориком, и я, уязвленная Зорикиным лежанием на лавке, попыталась и Гошеньку уложить на соседнюю. Он, конечно, послушно влез, но при этом выглядел таким несчастным, так мостился на этой узкой лавочке, что я позволила ему с нее удрать. Что он с облегчением и сделал, с удовольствием развалившись на полу. Да, моя собачка была не из диванных!..
В дальнейшем, когда наши поездки стали весьма регулярными, а проверки контролеров очень частыми, Вошик переместился под лавку. Так что иногда, бывало, зайдя в вагон при большом скоплении народа (дачников 604 км), собачка быстро отыскивала укромное местечко, и через пару минут не оставалось никакого признака ее присутствия, поскольку поводок я обычно запускала туда же под лавку. Устроив малыша таким образом, я могла быть абсолютно спокойна: он был тих и практически недвижим вплоть до станции Аношкино, когда народу в вагоне уже не оставалось. Каким-то образом он всегда чувствовал, что скоро выходить, и появлялся из-под лавки всегда за одну-две станции до нашей, даже если мы ехали по совершенно новому для него маршруту. Он вылезал и всем своим видом спрашивал: не пора ли идти? - так что мне оставалось только успокоить его и пообещать, что теперь уже скоро.
Раньше - в молодые годы - мы заходили в вагон всегда в наморднике, но после снимали. Потом же намордник надевался лишь по требованию очень уж вредных контролеров. Следует признать, что таких было немного, да и пассажиры, у которых безукоризненная воспитанность Аргошечки всегда вызывала симпатию, неизменно оказывались на нашей стороне. В самом деле, Вошечка, мирно свернувшийся в клубочек под лавкой, заставлял настолько забыть о себе, что контролеры его просто не замечали, а пассажиры вспоминали лишь тогда, когда его мордочка неожиданно высовывалась между чьих-нибудь ног: это он "потерял" меня. Поэтому мне рекомендовалось держать свои ноги на одном месте, чтобы малыш всегда был спокоен: хозяйка тут.
Если же мы ехали в полупустом вагоне, я запускала Вошика под одну лавку (и без поводка), а сама садилась напротив, чтобы видеть его. (Вот вы можете себе представить, что мне доставляло радость просто видеть его, видеть каждую минуту, даже когда он просто лежал под лавкой?..) Иногда это приводило к забавным ситуациям. Так, как-то пассажиры заметили мою сиротливо лежащую под лавкой собачку и приняли ее за потерявшуюся. Малыша стали жалеть (и как они сразу определили, что он "смотри, какой умный!"?) и попытались даже накормить. Тут уж пришлось вмешаться. Есть бы он, конечно, от чужих не стал, но вот их вторжение к себе под лавку мог воспринять неадекватно.
Наконец мы подъезжали к станции Давыдовка. Вошик цеплялся на ошейник (со временем я от слов: "Малыш, иди сюда, я тебя прицеплю," - перешла к реплике, на мой взгляд, точнее выражающей суть: "Маленький, можно я к тебе прицеплюсь?") и, рьяно натягивая поводок, целеустремленно дефилировал впереди меня к тамбуру. Спускались на перрон мы очень быстро. А теперь - к автобусу (но по пути собачке надо дать время отметиться у кустика). В автобусе, всегда битком набитом, мне, конечно, приходилось следить, чтобы собачке не отдавили лапки, но, учитывая непреоборимый ужас селян перед Аргошей, такое случалось чрезвычайно редко. Разумеется, сорокаминутное путешествие внутри душной железной коробки было для Вошика очень тяжелым. К тому же самое удобное для лежащей собачки место - на задней площадке - одновременно и было с Вошкиной точки зрения самым опасным: под ним располагался работающий двигатель. Иногда секции пола не были плотно пригнаны друг к другу, и Вошик всю дорогу с опаской поглядывал под себя, видимо ожидая, что вот-вот ревущее механическое чудовище вырвется на свободу. Особенно тяжело было в конце пути, когда автобус с асфальта сворачивал на песчаную дорогу: поднявшаяся пыль забивала глаза и нос; и Аргоше приходилось нелегко. Разумеется, теперь ни о каком наморднике и речи не шло.
И вот, наконец, мы приезжаем!
Теперь десяти-пятнадцатиминутный путь по деревне под нестройный хор шавок из подворотен, под пристальными взглядами встречных. За девять лет наших поездок к нам, конечно, уже привыкли, но все же не настолько, чтобы преодолеть прямо-таки первобытный ужас перед Аргошей.
Кстати сказать, малыш проделывает этот путь, не обращая на людей - и на брешущих шавок тоже - никакого внимания: он исследует заборы, столбы и мирно настроенных встречных собак.