К периоду наших тренировок относится первая Аргошина цветная фотография в ноябре 1991 года. Мы сфотографированы вместе с Шедаром при всех имевшихся к тому времени медалях. В ателье мы имели успех. Хотя там фотографировали собак, но появление наших питомцев почему-то вызвало легкую оторопь. Пришлось убеждать, что "собачки ученые" и просто так не кидаются. Мы усадили их на фоне красного занавеса и встали за фотографом, чтобы они смотрели туда, куда надо. Более добродушный Шедарка вскоре вывалил язык и с удовольствием растянулся на полу, но настороженный и недоверчивый Аргоша так и не показал язычок, не смотря на все ухищрения фотографа (тому непременно хотелось, чтобы собаки были с высунутыми языками). Пришлось объяснить, что песик у меня серьезный и язычок показывает только вместе с зубками, поэтому лучше от него отстать.
читать дальше
Так они и вышли на фотографии: лопух Шедарка и умник Аргошка.

... на аргошином фоне и Малыш та-акой лопух!))

Вскоре и тот и другой с блеском сдали курс ЗКС на I степень и к своим медалям прибавили еще по одной. Наступал новый, 1992 год.
Общий курс мы сдали еще и в клубе "Карат": работал Гошенька на новом, незнакомом месте, на площадке в Северном районе, в достаточно глубоком снегу. Мы долго добирались на северную окраину города и нашли площадку в сосновом лесу по лаю собак. Стоял морозный солнечный зимний день. Вокруг - заснеженные зеленые сосны, и среди этой красоты на ослепительно белом снегу моя рыжая собака, четко выполняющая все команды, послушно замирающая изваянием на фоне голубого неба, как молния, проносящаяся через барьеры, взлетающая по лестнице... Мы были молоды, здоровы и счастливы, и вся жизнь была у нас впереди.
Аргоша сдал нормативы лучше всех остальных собак группы "Карата", и получил "щитковую" медаль (т.е. не круглую, а в форме щита - очень престижную тогда среди дрессировщиков), каких не было в ДОСААФе. Честолюбие мое не знало границ, и блестящее Аргошечкино будущее уже начинало посверкивать перед нами.
В эту зиму мы много гуляли. Теперь с собачкой, умеющей все, что нужно грамотному псу, имеющей несколько медалей за работу, победившей на соревнованиях по послушанию, мне было не страшно нигде. Наши ночные прогулки были романтичны и интересны, и, надеюсь - да нет, уверена - приятны нам обоим. Ночью по заснеженным улицам Вошик мог бегать свободно, не ожидая, что я ежеминутно буду подзывать его при переходе через проезжую часть или во дворах домов.
Электричество тогда экономили значительно меньше, и на залитом желтым светом снегу отчетливо читались все следы. Мы проходили маленькие дворики "двадцать шестых" и выходили на ул. Ленинградскую - прямую, просматривающуюся насквозь через аллеи высоких тополей. Иногда к нам подбегала какая-нибудь дворняжечка, а так - мы были одни на пустынной тихой улице. И даже встречавшиеся порой лихие подвыпившие компании были мне не страшны. К Вошке они обычно относились очень уважительно.
Как жаль этих невозвратимых ночей! Единственная опасность, которая могла нас подстерегать, - встреча с одним злобным кавказцем, которого тоже выводили гулять по ночам (ввиду его гадкого характера). И то я прекрасно осознавала, что при неожиданном нападении "кавказа" из-за угла какое-то время Вошинка продержится, а там уж прибежим мы с хозяином и разнимем... Счастливое время, когда не было сомнений в том, что хозяин прибежит разнимать, когда действовала единая этика собаковода, когда при встрече с собакой на поводке свою надлежало подозвать тоже, когда призыв: "Возьмите собаку!" - т.е. заберите своего волкодава - мог быть выполнен... Тогда не было бультерьеров и прочих бойцовых, выходящих нынче "на охоту" за двор-терьерами, прочей мелочью и подростками-служебниками... И не было их хозяев, для кого собака, какой бы она ни была, является лишь биороботом, способным только рвать по команде и без... Какая уж тут этика, когда зверя-убийцу могут натравить на пуделя просто так, для забавы и для тренировки своего бойца!..
Но нам с Вошкой повезло: у нас была прекрасная молодость!
Признаю, не все наши походы были очень благоразумны. Так, в один зимний вечер нас понесло (т.е. меня понесло - другого слова не подберу) в частный сектор правого берега между Чернавским и Северным мостами (помню, мы нашли улицу Освобождения труда, проходящую по явным трущобам, - освобождением чего бы то ни было там и не пахло). Мы вышли к монастырю и полюбовались его видом в снегу и яркой подсветке, а потом я решила сократить путь и пройти от монастырского причала до дамбы Чернавского моста по льду. Это была не самая лучшая из моих идей! Где-то на середине пути мы обнаружили, что лед под снегом подтаял, и следы от наших ног оставляют лунки воды. Признаюсь, я пережила не лучшие минуты, стоя вдвоем с Вошечкой среди бескрайнего ледяного поля поздним вечером...
Поэтому большую часть наших вылазок мы предпринимали по суше. Однажды мы шли в гости вечером (!) пешком (естественно: что за прогулка для собачки в транспорте? - А ведь все наши дальние и долгие прогулки вызывались в основном необходимостью дать молодой сильной собачке подходящую нагрузку; соответственную нагрузку приходилось нести и мне. Я никогда не жалела об этом) в Северный район. А поскольку мы старались выбирать более безлюдные места, чтобы Вошечка мог спокойно бежать без привязи, то путь наш лежал через ЦПКиО. Вечер. Темно. Зима. Глубокий снег. И мы - "гуляющие" по парку. Мы ничего не боялись: чего могла бояться я рядом с великолепно отдрессированной овчаркой двух лет, т.е. в самом расцвете сил?! А Вошечка тоже ничего не боялся, потому что был молод и, надеюсь, все-таки полагался и на меня. Во всяком случае, "если придется, я буду драться за Щекна как за землянина, как за самого себя. А Щекн? Не знаю... Я дружу со Щекном пять лет... я учил его языку... Я не отходил от него, когда он болел своими странными болезнями, в которых наши врачи так и не сумели ничего понять. Я терпел его ... манеры, мирился с его бесцеремонными высказываниями, прощал ему то, что не прощаю никому в мире. И до сих пор я не знаю, кто я для него..." (Вот так. Бр. Стругацкие "Жук в муравейнике". Что-то в этом есть.)
И вот по вечернему заснеженному парку СХИ, встретив по пути еще один-другой такой же ненормальный тандем ("человек-собака"), мы вышли к Пионерской Горке. Ах, эти выставки ДОСААФа на Пионерской Горке! Выставки, собиравшие тучи зрителей, амфитеатром рассаживающихся (обсиживающих) склоны. Выставки, собиравшие собак всех пород и выводившие в I ринг до 50 овчарок. Выставки, где служебники действительно проверялись по своим рабочим качествам; где овчарки ринговались по 3 часа рысью, потому что лишь после второго часа бега этим аллюром начинала проявляться "мягкая" спина; где обязательно работали агитбригады клуба с показательными выступлениями, которые собирали едва ли не большее количество зрителей, чем сами ринги... Мы захватили самый конец таких выставок. Но их время ушло, и это печально. Кажется, что больше никому не нужны рабочие собаки, что их благородное племя выродилось, и люди ищут теперь в собаках не друзей и сотрудников, а лишь игрушки или злобных тварей...
Мы вышли к Пионерской Горке, пустынной, залитой морозным светом луны. На Горке была ледяная горка - великий соблазн для меня, не катавшейся с таких горок лет 20. И я решилась: полезла вверх. Вошик радостно запрыгал вокруг меня - он всегда с энтузиазмом воспринимал любую новую идею, - по пути восторженно терзал обрывки картонных коробок, на которых днем катались дети. Одним из самых больших Асенькиных удовольствий до самых последних дней его жизни было найти коробку и носиться с ней вокруг меня, постепенно раздирая ее на мелкие-мелкие кусочки... Он тряс головой, рычал, бил по коробке лапами, даже лаял на нее. Пока не справлялся окончательно, а потом несся на поиски новой.
Мы забрались на самый верх Пионерской Горки и посмотрели вниз. Ледяная дорожка была длинной-длинной и блестела под луной. Я нашла подходящую картонку и уселась на нее. И тут Аргоша заподозрил что-то нехорошее. Он заскулил и стал метаться между мной и ледяной дорожкой, не давая мне подползти к ее началу, клал голову и передние лапы мне на колени, - в общем, всячески отговаривал меня от этой неразумной, по его мнению, затеи. Но я была упряма и, улучив момент, когда он не загораживал мне путь - чтобы не увлечь его тоже вниз - оттолкнулась и заскользила. Что это был за спуск! Я и забыла с детства, с какой скоростью летишь с этих горок и с какой силой снег летит тебе в лицо! В мгновение ока я оказалась внизу, вся залепленная снегом. А еще через секунду рядом со мной оказался Гошка, птицей слетевший с горы. Он кинулся ко мне, с визгом облизывая мое лицо, тыкался носом, - очень испугался. Видимо, в его представлении я упала с этой большой высоты. Но уж когда я встала на ноги - как мне досталось! Он обкладывал меня таким возмущенным лаем, что звенели все деревья в парке, - убедился, что ничего со мной не случилось, и ругался.
Конечно, я постаралась успокоить маленького, но все равно опять полезла на горку. Он уже знал, чем все это закончится, но все равно вновь не давал мне приблизиться к ледяной дорожке, а потом положил мне на колени голову и передние лапы и не хотел уходить. Чем-то ему страшно не нравилось мое развлечение...
Все-таки я уговорила его предоставить мне свободу действий. И вновь я летела вниз по ледяной дорожке, и вновь Вошка мчался за мной вслед, кидаясь ко мне внизу и переживая за меня изо всех своих собачьих сил...
Больше я не каталась с Пионерской Горки, но у меня под окнами зимой заливали детишки маленькую горку, метров 6 - 7 в длину, а в высоту 1 - 1,5 метра. И вот по вечерам, когда все уже спали, мы выходили с Гошкой гулять и перед возвращением домой подходили к этой горке. Он уже не лаял, когда я съезжала вниз, но все равно очень активно переживал мои эскапады: пищал, совался в лицо теплым носом, ухватывал за руки... И обязательно находил картонку, чтобы разодрать в клочки!..

Я помню и сейчас, как он лег мне головой на колени и замер, не пуская туда, где, как он думал, была опасность...